— Что ты имеешь в виду? У нас же номер наполовину готов! — Она схватила со стола проволочный поднос, доверху наполненный страницами незаконченных статей, и начала вызывающе вертеть им в воздухе. — Мы же не можем просто так взять и остановиться!
Несколько сотрудников что-то пробормотали в знак своего согласия.
Саймон только пожал плечами.
— У нас нет выбора, — сказал он. — Я допустил перерасход. Здесь у нас все взято в аренду… Я не могу заплатить по счетам, и поэтому они все забирают обратно…
При этих словах Фрэнки внезапно заметила в офисе лысого мужчину в оранжевой спецовке, украшенной словами «Фирма Джессопс. Грузовые перевозки», который выходил из кабинета Саймона. Он тащил в руках системный компьютер.
Последующая сцена могла бы показаться забавной, если бы в ней не было заключено столько ужасного смысла. Одри бегала по комнате, как безголовая курица, бездумно выкрикивая протесты и пытаясь отнять компьютер у человека в спецовке, в то время как Саймон уселся на пол со скрещенными ногами — его кожаное кресло уже успели унести прямо из-под него, — бешено курил сигареты с ментолом и пытался распевать что-то вроде медитативных песнопений.
Фрэнки пребывала в оцепенении. Она просто стояла и смотрела, не в состоянии постигнуть смысл происходящего. Она только что потеряла работу. У нее нет теперь работы. Была — да исчезла. Ее вынесли вместе с прочей офисной мебелью. Теперь она уволена, превратилась в безработную! При этой мысли она вздрогнула. Безработная! Какое чужое для нее слово! Раньше оно касалось только других людей — шахтеров, например, или автопроизводителей, или людей среднего возраста, живущих на севере. Но не женщин двадцати с чем-то лет, с университетским образованием, которые работают в издательском бизнесе и живут в западной части Лондона. Она никогда не обращала внимания на людей, которые читали в газетах объявления для безработных. А теперь ей придется это делать. Она стала одной из них.
В полном изумлении она начала опустошать ящики своего стола, извлекая оттуда просроченные чайные пакетики, пару новых телесного цвета колготок, упаковку древнего засохшего печенья. Свою нынешнюю работу она искала сто лет, и вот теперь эту работу у нее отнимают. Что же ей теперь делать? Предпринимать новые поиски? Садиться на пособие по безработице? Но она уже привыкла писать по утрам статьи, в обеденный перерыв бродить по магазинам на Оксфорд-стрит, после обеда сплетничать в офисе с сослуживцами и использовать служебный телефон для личных междугородних и международных звонков, разговаривая со своими родственниками и друзьями. А что ждет ее впереди? По утрам ее единственной компанией станут Фред и Джинджер, одинокие обеды ее будут состоять из тарелки бобов или какого-нибудь жалкого бутерброда, в послеобеденное время ей придется просматривать объявления о работе и пытаться убедить себя в том, что благотворительные распродажи по телевизору могут быть даже очень забавными. Она достала из ящика картонную коробку, в которой когда-то хранилась бумага формата A4, и сунула туда все свои пожитки. Так мало вещей. Просто удручающе осознавать, что вся ее карьера может поместиться в одну небольшую картонную коробку.
Потом она произнесла несколько вымученных прощальных фраз. Никто толком не знал, что нужно говорить в подобных случаях, — даже Одри, которая, очевидно, впервые в жизни открывала рот и не находила подходящих к моменту слов. Фрэнки вышла в коридор и стала ждать лифта. Он приехал вместе с двумя завитыми секретаршами из адвокатской конторы на седьмом этаже, которые, как только завидели Фрэнки и ее картонную коробку, тут же прекратили шушукаться о предполагаемом — судя по слухам — сокращении штатов в журнале «Жизненный стиль» и погрузились в растерянное молчание. Атмосфера сгущалась. Стараясь избегать их жалостливых взглядов, Фрэнки старалась смотреть только под ноги, на грязный нейлоновый ковер на полу кабины, мечтая о том, чтобы лифт двигался как можно быстрее. Как назло, он вел себя прямо противоположным образом. Останавливался на каждом этаже и зачем-то стоял там по нескольку минут, открывая и закрывая двери без всяких видимых причин.
Это случилось на третьем этаже. Вдруг краем глаза Фрэнки заметила угол фотографии, выглядывающей из-под стопки бумаг в ее коробке. Она потянула за угол и вытащила фотографию себя и Хью, который был одет в смокинг со свободно болтающимся на шее галстуком-бабочкой и выглядел весьма сексуально. Фотография была сделана в прошлом году на рождественской вечеринке у него на работе: они стояли, обнявшись, и пьяно улыбались прямо в объектив. Господи, да что же это надето на ней? Малиновое плиссированное платье в стиле Лауры Эшли из «Унесенных ветром», что-то купленное впопыхах, в безнадежном паническом порыве «Мне нечего надеть!», и о чем она пожалела еще до того, как на чеке в три сотни фунтов успели просохнуть чернила. Помнится, она пребывала в каком-то полусне, когда продавщица пыталась убедить ее в том, что в этом туалете она выглядит соблазнительно, как Скарлетт O-Хара, и только дома, взглянув на себя в большое зеркало, немедленно обнаружила ужасную правду: что она похожа в нем на невзрачную подружку невесты. К счастью, Хью пошел на риск и решил ее ободрить, сказав, что всегда питал слабость к подружкам невест, и при этом поцеловал ее в губы в знак поощрения.
Улыбнувшись при этом воспоминании, Фрэнки внезапно почувствовала волну облегчения. Слава тебе господи, у нее есть Хью. Потеря работы — это шок, но Хью должен смягчить этот удар. На этого человека она может положиться, в случае чего, он подставит ей свое плечо, просто обнимет ее и скажет, как он ее любит, — невзирая на то, успешна ее карьера или нет.